Уральский художник Михаил Брусиловский: О создании музея Эрнста Неизвестного в Екатеринбурге, скульптурах на улице Вайнера и о том, как он писал портреты бандитам

Миша Шаевич в редакции "Комсомолки" рассуждал о жизни и искусстве.

Фото: Алексей БУЛАТОВ

От коньяка художник отказался, объяснив: «Хочу ночью поработать». Меня царапнуло: смогу ли я на девятом десятке работать, например, писать ночью? Талантливому уральскому художнику, чьи работы с успехом продаются на самом престижном аукционе ценителей искусства - Сотбисе - 81 год. Но и среди художников, и в народе его знают и называют просто Мишей Брусиловским.

Говорили с Мишей о взаимоотношениях художника и власти, о новых городских скульптурах в центре Екатеринбурга и растущих новостройках-высотках. А еще о том, что в Екатеринбурге скоро откроют новый музей - музей знаменитого скульптора Эрнста Неизвестного. Между прочим, после войны нашему земляку Неизвестный преподавал черчение в Свердловском суворовском училище. А откроют этот музей с подачи двух уральских художников - Брусиловского и Виталия Воловича.

Они написали письмо Владимиру Путину с просьбой создать в столице Урала музей земляка. Идею поддержал губернатор Евгений Куйвашев, и - дело пошло.

Вчера областные власти сообщили, где разместится экспозиция - в особняке «Дом Петелиной» на улице Володарского, а приехавший в Екатеринбург представитель Эрнста Неизвестного заявил, что мэтр передаст музею 25 работ: пять скульптур и двадцать офортов (это такая разновидность гравюры. – Ред.)

Одна из ранних картин Брусиловского - "Восемнадцатый год".

«ЛЕНИНА ИЗОБРАЖАЛ ТАЙКОМ ОТ ЦК»

- Ваше письмо-обращение президенту и губернатору по поводу музея Неизвестного подталкивает к вечной теме «Художник и власть». Может ли творец работать с оглядкой на власть имущих?

- Об этой теме художники мало что знают. А сейчас ей и власти не интересуются. При коммунистах мы были «любимцами партии и народа». Как проводить идеологию без художников? Не очень любили поэтов, писателей… Но и среди художников была оппозиция, работавшая в своем направлении. И Эрнст, кстати, был инородным телом в официальной живописи.

- У вас ведь тоже есть нестандартные для того времени работы. Одна из самых известных - «1918-й год», где Ленин изображен с соратниками на трибуне…

- Это затея Геннадия Мосина, с которым мы дружили и работали. Мы вместе учились в Ленинградском институте живописи, после которого я приехал в Свердловск. У меня были с властью нормальные отношения. Были официальные заказы, выставки. Естественно, подписывая договор, ты должен делать то, что соответствует требованиям выставочного комитета. Не хочешь - не делай. Я мог не писать официальные картины, а работать в мастерской для себя.

- И сразу получили мастерскую?

- Нет, хотя обещали. И так получилось, что я жил у Мосина, ел у Мосина, и мы вместе писали эту картину. Дело в том, что Гена не любил Серова - «главнокомандующего СССР по искусству», члена ЦК КПСС. Мосин мне говорит: «Давай напишем такую картинку, чтобы Серову мало не показалось». А изображение Ленина было канонизировано - добрый, милый дедушка. И далеко не всем позволяли писать вождя. А Гена написал эскиз, не заключая договор. Картину (большую, три на четыре метра) мы писали втайне, никого не пуская в мастерскую. Но Серов все-таки об этом узнал и прислал к нам художника Жукова (автора «Ленинианы»), чтобы тот посмотрел и доложил, на что это похоже. Мы открыли картину, и Жуков молчал минут десять. Потом забегал по мастерской, начал кричать, что это полное безобразие: «Какой это Ленин? У него вместо рта хавало!» А дня через три Жуков пришел к Гене и говорит: «Я все время думаю про вашу картину. Это художественное явление, но не знаю, плохое или хорошее».

Тем не менее выставком картину принял. Тогда в Москве было два Союза художников - РСФСР и СССР. Второй отвечал за союзные республики. Его возглавляла Белашова, которая была «в контрах» с Серовым, руководившим российскими художниками.

Белашова тайно вывезла нашу картину в Москву и устроила ее на военную выставку «На страже мира», которую курировал генерал Востоков.

На открытие выставки пришел Серов с другим членами ЦК и устроил страшный шум, увидев наше произведение. Тогда Востоков сказал: «Картина будет висеть здесь, пока открыта выставка». И поставил возле нее часового. Серов не мог ничего сделать, и на другой день привез на выставку картину братьев Холуевых, на которой был изображен Ленин в канонической манере, и повесил ее рядом с нашей. Но все-таки полотно увидело свет и побывало на многих выставках.

«В 90-Е ГОДЫ У ПАССАЖА БЫЛИ НАСТОЯЩИЕ ХУДОЖНИКИ, СЕЙЧАС - БЛОШИНЫЙ РЫНОК»

- Иногда кажется, что в нашей области в культуре сложилась странная ситуация: уехал писатель Крапивин; покинул город режиссер Лапшин, царствие ему небесное; с театром Коляды, когда он был на проспекте Ленина, тоже случилась неприятная история…

- Невозможно понять, что происходит. Во многом это дела вкусовые. В культуре все решают люди, опирающиеся на свой опыт и вкус. То же самое - в архитектуре. Должен быть совет из профессиональных архитекторов. А решают те, кто платит деньги. Изобразительное искусство - в том же положении. Советская власть художников кормила, хоть и не все принимала. Но можно было работать. Сегодня помощи от государства нет, и заработать практически нельзя. Галереи ничего не покупают, потому что они нищие. Двадцать - двадцать пять лет у художников ничего не покупали. Это значит, что ушли целые поколения, не оставившие после себя памяти. Нашел спонсора - сделал выставку. Поэтому сейчас огромное количество непрофессиональных и неинтересных выставок.

Фото: Алексей БУЛАТОВ

ЖКХ - бандитская организация. За мастерскую надо платить такие деньги, которых не заработаешь. Художник продает одну-две картинки в год, а «коммуналка» выставляет счет каждый месяц. А без мастерской художнику нечего делать. Ситуация просто ужасная. Богатых людей много. Но среди них очень мало тех, кто хочет приобрести интересную работу. Они покупают женщин, острова, яхты. Среднего класса у нас нет. В Париже заходил в квартиры - висят интересные работы хороших художников. А у нас для большинства главная проблема - выживание, тут уж не до картин.

- Вы встречаете интересные работы на уличных ярмарках?

- Нет, это блошиный рынок. Когда все начиналось, в 90-е годы, у пассажа в Екатеринбурге еще были настоящие художники. А потом начали делать все чисто на продажу - виды города, кошечки… Это уже все не то.

- Когда вы проходите по улице Вайнера, то вас, мастера, раздражают стоящие там скульптуры?

- Нет, к ним нельзя относиться серьезно. Они сделаны не выдающимися скульпторами. Мне это не нравится, но кому-то по душе, значит, имеет право на существование.

- А городские новостройки?

- Это не живая архитектура, а компьютерная. Все строится по принципу «кто больше денег даст». Петербург строился по плану, там есть какая-то закономерность, правила - что можно и чего нельзя делать. И там многое реставрируется. Раньше во двор зайдешь - чистый Достоевский. А сейчас - плиточка, скульптурки, детские площадочки…

- Много копий ломается в Екатеринбурге в спорах о том, как быть с памятниками архитектуры. Одни говорят: «Свезем их в одно место»; другие: «Ничего не трогать!»; третьи: «Да никому эти развалины не нужны». Какая точка зрения вам ближе?

- Если бы в городе был серьезный художественный совет, то и проблемы бы не было. Памятники надо сохранить, но соединить их с современными архитектурными решениями. Сносить их - варварство. Город интересен наслоениями нового на старое. А уничтожить старое и построить эти хабазины, не имеющие отношения к архитектуре… Но тут ничего поделаешь, поскольку город не имеет плана. Кто где землю отвоевал, тот и строит высотки, потому что это дешевле.

Похищение Европы.

«ПЕРВЫЙ ПОРТРЕТ Я НАРИСОВАЛ БАНДИТУ»

- Миша Шаевич, о том, как вы пришли в искусство, ходят легенды. Говорят, что первые картины вы писали для бандитов. Это правда?

- Это не легенды. Отец у меня был военным, перед войной его перевели с Дальнего Востока в Киев. Сейчас, когда мне 81, смешно вспомнить, что он казался мне старым в свои тридцать с чем-то. Я думал: «Как такой дед идет на войну?»

Потом я с тетушкой, ее сыном и своим братом уехали в эвакуацию в Троицк Оренбургской области. Возвращались в Киев в 43-м году, мне было 12 лет. Ехали в санитарном поезде, у нас был мешок соли - по тем временам твердая валюта. На станциях стояли подолгу. В Нежине, помню, две недели провели. У нас с ребятами были особые пояса с карманами, куда мы насыпали несколько стаканов соли. Ходили по деревням, меняли ее на продукты. Лежишь, бывало, за околицей, смотришь, нет ли в деревне мужиков. Тогда за стакан соли спокойно убить могли. Если нет - меняли у женщин соль на два-три десятка яиц. Иногда курочку дадут. Приносили все врачам, они бульончик варили раненым и нам, конечно.

Приехали в Киев. А когда наши войска освобождали города, за армией шли бандиты, которые занимали город и делили его на участки. В ведении бандита по прозвищу Кот была Привокзальная площадь, где мы, 12 - 13 огольцов чистили сапоги. Весь заработок отдавали Коту, он нам немного возвращал. Можно было купить буханку хлеба. Когда входил во двор, то был почетным человеком.

Кот был в некоторой степени романтик. К дню рождения я нарисовал цветными карандашами его портрет: 34 фиксы, лицо в крапинку, рыжие волосы… Очень похоже получилось. Ему понравилось. Кот сложил бумагу в несколько раз и сунул в карман. Я подумал: «Черт, зачем помял?» А у бандитов и к деньгам было такое отношение - они их в карман комком совали. Вроде бы презрение к бумажкам…

Бандит позвал какого-то пацана и приказал мне отдать тому весь свой сапожный инвентарь. Меня же повел в детский дом для одаренных детей. Какой-то дядечка говорит: «Конкурс закончился, больше не принимаем, спать негде». Кот объяснил: «Ты этого огольца возьмешь, и чтобы все было как надо». И комок денег на стол бросил.

Так я начал учиться на художника.

- Но потом вы все-таки нашли свою семью…

- Потом вернулись мать, тетушки, я закончил школу. А в 1953 году с дружком Ромой отправились в Москву на похороны Сталина - очень переживали смерть Иосифа Виссарионовича. Привязали себя ремнями под вагон. Не знаю, как выжили, но доехали до Москвы. Три дня не мог говорить - горло забито пылью и грязью.

А потом опять чуть не погибли, теперь уже в давке на похоронах. Нас прижали к стене, и мы спаслись лишь потому, что нами выдавили окно в полуподвальной квартире.

Тогда очень многие погибли. Улицы были перегорожены «студебеккерами», когда толпа в них упиралась, то первые ряды были просто раздавлены задними…

А потом устроились с Ромой на ВДНХ. Разрисовывали павильоны по чужим эскизам.

В том же 1953 году вместе поступили в Ленинградскую академию художеств. Закончив ее, я распределился в Свердловск.

Фото: Алексей БУЛАТОВ

- Почему сюда? Вы тут раньше бывали?

- В эвакуации был южнее - в Троицке. Симпатичный городок.

- А о Свердловске можете сказать то же самое?

- Нет. Но здесь обещали неплохие условия для работы. Стал преподавать в художественном училище, дали маленькую комнатку. Но в основном и жил, и рисовал в мастерской Гены Мосина, который приехал на год раньше.

- Когда вы познакомились с Эрнстом Неизвестным?

- Раньше, еще в Москве. Когда я приехал в Свердловск, Эрнста уже здесь не было, но оставались отец и мать, которых он навещал. Мы общались, когда я был в Москве или он в Свердловске.

- Как вы выживали, когда разрушилась советская система отношений власти и художника?

- К тому времени у меня была мастерская, имя, можно было работать…

- Если сегодня вам предложат выгодный заказ, но несимпатичный, вы сможете сказать: «Нет, не буду делать, идите отсюда»?

- Сказать-то я, конечно, могу, но заказчик ответит: «Сам иди… своей дорогой». Он - худсовет в одном лице. К тому же у нас художникам платят слезы. Впрочем, и за это спасибо. Свобода - это замечательно. В советское время могли не взять работу на выставку, но в каталажку не тащили за то, что ты делаешь в своей мастерской.

Театр Аркадия Райкина.

- Да? А «бульдозерные» выставки?

- Это - последние попытки «построить» художников. Потом наступили другие времена. В Московском художественном совете собрались очень интересные и талантливые люди.

Сейчас это все уничтожено. Появилась самодеятельность самого низкого пошиба. Уничтожена культура по большому счету. Художники остались и без поддержки, и без аудитории. Недавно умер Андрей Антонов - скульптор мирового уровня. Осталась полная мастерская роскошной бронзы, которой нет цены. Никому она не нужна! И куда ее деть?

Не стало Толи Калашникова - мастерская набита отличными работами. Почему они тоже никому не нужны?

В августе 2008 года в Екатеринбурге установили эту скульптурную композицию, изображающую знаменитых уральских художников: Миша брусиловский, Виталий Валович, Герман Метелев (слева направо).

Фото: Алексей БУЛАТОВ

- В окна вашей квартиры смотрит бронзовый Брусиловский из скульптурной группы «Горожане». Вас его взгляд не пугает?

- Вообще-то, сначала хотели выполнить скульптуру только умершего художника Геры Метелева. Но потом предложили нам с Воловичем присоседиться, чтобы место выбить под это дело. Я жене говорю: «Танька, как тебе удобно будет! Утром вышла из подъезда, цветочки положила и пошла на работу». А пока нам троим частенько бутылочку на постамент ставят…